Что ж, в его оправданиях был здравый смысл. Но всё равно я спросил:

— Какой процент брали себе сверх меры?

— Четверть, — прошептал побелевшими губами приказчик.

Я присвистнул, понимая, что машина у меня теперь точно будет. И не в ущерб хозяйству!

Егор Казимирович, казалось, не верил тому, что услышал.

Но если бы про эту четверть говорил кто-то, а то в воровстве признался сам приказчик!

По-видимому, осознав объёмы надувательства, Егор Казимирович нахмурился, и в его руке засверкали электрические разряды.

Всё-таки Мо Сянь был прав, когда предположил, что мой управляющий обладает зачатками магии. Вот такой вот поворот…

— Ну и как мы с вами поступим? — спросил я у приказчика, останавливая жестом Егора Казимировича.

Не хватало ещё, чтобы он в горячке прибил этого горе коммерсанта.

Нет, мне его не было жалко. Но я хорошо помнил случай на заводе, когда приставы выдали мне свидетельство, что я не виновен в смерти волковского мага. Да и вообще, как говорил Глеб Жеглов: «Вор должен сидеть в тюрьме!»

Вот только получу ли я тогда компенсацию? Так что попробуем обойтись без официальных служб.

Наказание должно соответствовать проступку. Это само собой разумеется! Поэтому убийство будет чрезмерным наказанием. А вот потребовать полную компенсацию будет самый то.

Иван Юрьевич, словно услышал мои мысли, на коленях подполз к столу и горячо заговорил:

— Всё отдам, батюшка! Всё до последней копеечки! Только не губи!

Не глядя на валяющегося в ногах приказчика, я повернулся к своему управляющему.

— Егор Казимирович, посчитайте, пожалуйста, всё, что задолжал нам этот… — Я глянул на приказчика, подбирая слово, как его обозвать, но потом решил, что слишком много чести. — …Этот приказчик… И взыщите с него по полной. А дабы он не начал опять хитрить или использовать свою магию, оставляю с вами Умку и Шилань.

— Будет сделано! — ответил Егор Казимирович.

И так посмотрел на Ивана Юрьевича, что я понял, ни одной копеечки не пропадёт!

Потрепав Умку по голове, я приказал:

— Следите за ним! Если будет врать или попытается опять запудрить мозги Егору Казимировичу, можете его съесть.

Умка кивнул и показал все свои клыки.

Шилань встал подошёл к приказчику и брезгливо обнюхал его.

Я с удовольствием увидел, как под приказчиком растекается лужа.

— Я думаю, мы договорились? — я подчёркнуто вежливо поклонился приказчику. — А теперь простите, господа, оставляю вас. Дела зовут! Егор Казимирович, потом жду от вас отчёта. И не забудьте посчитать проценты за моральный ущерб за все эти годы.

Управляющий кивнул:

— Будет сделано, Владимир Дмитриевич! — И повернулся к приказчику.

А я вышел за дверь. Больше там мне нечего было делать. Егор Казимирович справится сам. А мои волчата помогут ему. Мне же нужно было поспешить в деревню. Запасной резервуар дал мне отсрочку в появлении симптомов отравления, но он был полон до краёв, и нужно было побыстрее избавиться от излишков тёмной ци.

В общем, выйдя из конторы, я направился прямиком в сторону деревни.

И тут услышал:

— Владимир Дмитриевич, подождите!

Я обернулся.

Из дома выскочила Матрёна и, подхватив юбки, побежала ко мне.

Да что могло там произойти, что она несётся, как угорелая?

— Что случилось? — шагнул я к ней навстречу.

Матрёна подбежала и согнулась, пытаясь восстановить дыхание.

Я уже начал терять терпение. Потому что хорошо помнил, как Мо Сянь сказал, что духовные звери вытянули всю энергию защитного поля, потому что почувствовали грозящую нам с Мо Сянем опасность.

И тут Матрёна так торопилась…

Я готов был оставить её и бежать в дом, чтобы выяснить, что там произошло. Но Матрёна, наконец, немного отдышалась.

— Владимир Дмитриевич! — сказала она. — Вы так сердито смотрели на меня за едой. Я вас чем-то огорчила? Я же ничего такого не делала! Зачем вы так?

Я понял, что сейчас прибью эту дуру. Я себе уже такого напридумал, а она, оказывается просто решила выяснить отношения?

— Ты что себе возомнила? — прошипел я, сдерживаясь из последних сил. Потому как бить женщину — последнее дело.

Разве только если она сама лезет в драку.

Но тут Матрёна не боец, просто дура. А дур нужно ставить на место!

— Ну как же? — начала оправдываться Матрёна. — Я ничего такого не делала, а вы…

— Ты вообще кто такая? — спросил я.

— Ваша… ваша… — начала Матрёна.

— Служанка, — закончил я за неё. — Я тебя в койку не тащил и ничего тебе не обещал. Ты чего там себе придумала?

— Но я думала… — голос Матрёны задрожал.

— И чем ты думала? — усмехнулся я. — Ты что, правда решила, что если ляжешь под меня, то сможешь помыкать мной?

— Нет… — зашмыгала носом Матрёна.

— Иди помогай Прасковье! — приказал я. — И, если ещё подобное повторится, я тебя выгоню!

В глазах Матрёны появился страх.

Она сникла, отступила на шаг. А потом поклонилась и произнесла:

— Простите, Владимир Дмитриевич, больше такого не повторится!

— Конечно, не повторится! — ответил я, развернулся и пошёл в деревню.

Настроение Матрёна мне, конечно, подпортила. Надо же, придумала тоже! Не так посмотрел! Да пусть спасибо скажет, что вообще посмотрел в её сторону!

До деревни я на эмоциях долетел махом. Прибежал к воротам, а они заперты.

Я постучал, поорал, но никто не отозвался.

Вызванная Матрёной тревога разгорелась с новой силой.

Я заколотил и кулаками, и ногами, но за воротами была тишина. Ни разговоров взрослых, ни криков малышей, ни лая собак, ни мяуканья кошек, ни кудахтанья кур. Ни ржания, ни мычания… Полная тишина!

— Что за ерунда? — спросил я, оглядываясь по сторонам.

Но никаких следов нападения видно не было.

Хотя, это как раз не было странно — я хорошо помнил, как монстры исчезали от стрел, наконечники которых смазаны маслом, обработанным артефактом деда Радима.

Так что, отсутствие следов не говорило о том, что нападения не было. Его вполне могли отбить. Но почему тогда никто не отзывается?!

Я попробовал разбежаться, подпрыгнуть и перелезть через частокол, но этот частокол выдерживал атаку волколаков! Мне без чужой помощи никак не залезть на него. И ворота не перелезть! А помощников вокруг не наблюдалось…

Я решил пройти вдоль стены, чтобы найти в заборе слабые места.

И дело не в том, что мне срочно хотелось попасть за частокол. Хотя не скрою, снаружи мне было не по себе.

Но в гораздо большей степени меня съедала тревога за деревенских — что с ними случилось? Почему никто не отзывается? Неужели на них напали, и моя кровь не смогла их защитить?

Я снова пожалел, что не взял с собой меч. Или хотя бы топор — я за сегодняшнее утро сроднился с ним.

Воспоминания о топоре и рубке дров подтолкнуло меня к одной мысли. И я сконцентрировался на своей ци.

Но даже ци, пущенная в ноги во время толчка, не помогла мне допрыгнуть до верха частокола.

Я использовал все доступные мне способы попасть внутрь. Осталось обойти весь частокол по периметру, найти слабое место и попробовать ещё. Я же хорошо помнил: было же такое, что брёвна накренились! Это когда я в первый раз в деревню приходил — сразу после похорон. А вдруг снова где-нибудь покосились? И их не успели поправить…

И я продолжил прерванный было путь вдоль частокола.

Я шёл и шёл. Прислушивался, ловя каждый звук и снаружи, и изнутри.

Снаружи — ожидая нападения. Изнутри — желая всей душой услышать голоса людей. Но было такое ощущение, что я нахожусь в каком-то вакууме. И это пугало.

Мои движения сами собой стали крадущимися. А оружием стала подобранная палка.

Так себе палка — от хорошего удара переломится. Но мне с ней было спокойнее, чем с пустыми руками.

Я вслушивался в тишину, ожидая всем сердцем услышать треск ветки или стук камней, но ничего не было — была тишина. Деревня словно вымерла.

Никогда не любил этого слова, но тут оно было самым точным.