Моя душа протестовала против этого. И не просто протестовала, а отторгала, как нечто чужеродное.

Россия, во всяком случае в моём мире, как раз и сильна тем, что успешно ассимилировала чужие культуры, делая их своими! В этом наша сила! А не в том, чтобы тупо копировать чужое!

По моему ощущению, ядро культивации должно быть связано с родной культурой. А уже в развитии может присоединяться китайская.

Чёрт! А ведь вполне возможно, что у меня сразу было два типа ци — золотая и чёрная — именно потому, что я не фокусировался только на китайской…

Хотя, это, конечно мои домыслы. И на самом деле всё обстоит совершенно иначе.

Но как бы там ни было, я решил побольше внимания уделять тренировкам с дедом Радимом. В любом случае это будет полезно для тела.

Кстати, и не только для тела! Я ведь смог раскрыть защитный барьер, не имея силы, только благодаря тому, чему научился у деда Радима! Так что мои размышления не лишены здравого зерна!

От размышлений меня оторвал Умка. Он подсунул голову мне под руку, мол, погладь. И я обнаружил, что всё ещё стою у защитного барьера. И Мо Сянь стоит рядом и терпеливо ждёт, не торопит, даёт мне возможность всё хорошенько обдумать.

Я был очень благодарен ему за это. Поэтому сложил ладони так, как это всегда делал Мо Сянь и поклонился ему:

— Спасибо!

Мо Сянь тут же подхватил меня под локти, останавливая мой поклон:

— Что вы, молодой господин! — смутившись сказал он. — Не нужно!

— Ну что, пойдёмте домой? — спросил я и первым пересёк защитный барьер.

Мо Сянь, Умка и Шилань отстали от меня ненадолго.

Когда мы подошли к дому, нас встретил Кузьма.

Помятуя тот случай, когда я его чуть не прибил камнем, Кузьма был на виду.

Это порадовало меня. В смысле, не то, что на виду, а не в тени. А то, что ждал. Сразу стало на душе как-то уютно.

Видимо, Кузьма успел сообщить остальным, что барин идёт, потому что не успели мы открыть двери, как нам навстречу вышли и Матрёна с Прасковьей, и Егор Каземирович.

Егор Каземирович был очень смущён.

— Простите, Владимир Дмитриевич, — сразу же заявил он. — Я не думал, что вы так быстро отправитесь домой! Фома Сергеич сказал, что вы останетесь как минимум до завтра.

— Он ошибся, — ответил я, не вдаваясь особенно в детали.

— А как так получилось, что вы пришли пешком? — спросила Прасковья.

Я решил не волновать домашних. Поэтому сказал:

— Нас подвезли. Но мы с Мо Сянем решили прогуляться.

Сомнения на лицах моих слуг ещё были, но вопросы задавать мне перестали. И это меня вполне устраивало.

— Прасковья, есть что-нибудь перекусить? — спросил я у кухарки. — А то я зверски голоден!

— Да-да! — засуетилась женщина и побежала накрывать на стол.

— Ты готовь пока, а я пойду ополоснусь с дороги, — сказал я и направился в баню.

Естественно, баня была холодная, но я похоже уже к этому начал привыкать.

Что ж, обливания холодной водой закаляют тело. Да и дух тоже закаляют. Потому как есть соблазн отказаться от водных процедур. Но если уж я решил культивировать ци с учётом отечественной культуры, то холодный душ — это то что надо!

Взбодрённый и чистый, я вышел из бани и наткнулся на смиренно ожидающую меня Матрёну. Она была непривычно тихая и несчастная.

Это так не вязалось с её обычной жизнерадостностью и активностью, что я встревожился не на шутку.

— Что случилось? — спросил я девушку.

— Барин… Владимир Дмитриевич… — залепетала в ответ она.

— Да не мямли ты! — рассердился я. — Говори, в чём дело!

Вместо того, чтобы мне нормально объяснить, что происходит, Матрёна бухнулась на колени и заревела в голос, повторяя снова и снова:

— Барин… Владимир Дмитриевич…

Я попробовал поднять её, но она вцепилась мне в ноги и рыдала уже так, что у меня волосы дыбом встали — так плачут только от большого горя или от абсолютной беспомощности.

Все мои давешние тревоги и переживания встали в полный рост. Я готов был уже бежать, убивать нечисть или казнить обидчиков.

А Матрёна лежала у меня в ногах и захлёбывалась слезами.

— Господи, Матрёна! Что случилось? Кто тебя обидел? — снова и снова спрашивал я, пытаясь достучаться до девушки.

Я видел, что она пытается взять себя в руки, но слёзы текут в три ручья, и она с ними никак не может справиться.

Мне бы сходить за водой, но она обняла мои ноги и не отпускала.

И позвать я никого не мог — мы были во флигеле, а остальные дома.

Я не знал, что делать. Оставалось последнее средство, чтобы остановить истерику. В общем, я залепил Матрёне пощёчину.

Глава 19

Я не знал, что делать, чтобы остановить истерику, и размашисто залепил Матрёне пощёчину.

Девушка вскочила от неожиданности и уставилась на меня. В глазах её появилось осмысленное выражение.

— Что случилось? — стараясь говорить спокойно, спросил я.

Всхлипнув, Матрёна произнесла:

— Барин, Владимир Дмитриевич, только не прогоняйте меня! Я всё что угодно буду делать, только не прогоняйте!

В голосе Матрёны снова зазвучали слёзы, и я, не позволяя ей свалиться в истерику, холодно поинтересовался:

— А почему я тебя должен выгнать? Ты что-то натворила?

Матрёна отчаянно замотала головой:

— Нет! Что вы?! Как можно?!

— А зачем тогда выгонять? — с некоторым облегчением выдохнул я.

— Ну как же? — зачастила Матрёна. — Вы женитесь на княжне Полине, и я стану вам не нужна.

— Матрёна, ты дура? — поинтересовался я и добавил чуть слышно: — Вот ведь послал бог служанку…

Матрёна, видимо, поняла, что сделала что-то не то. Она отпустила мои ноги, поднялась и отошла немного в сторону, открывая мне путь.

Взглянув ещё раз на это чудо в перьях, я покачал головой, развернулся и пошёл в столовую.

Вот ведь! Меня тут оказывается, уже женили! Интересно, это только её фантазии или все слуги так считают?

С другой стороны, не буду же я оправдываться перед слугами и объяснять им, что у меня и в мыслях не было жениться? У меня вообще-то совсем другие цели! Мне вообще рано ещё!

С такими мыслями я и зашёл в столовую. Прошёл к своему месту, сел. И только тогда понял, что в полной тишине.

— Что? — спросил я.

По резко смутившимся лицам я догадался: обсуждали меня. А по красному и злому лицу китайца, понял, что его только что допрашивали с пристрастием.

Я поочерёдно обвёл взглядом всех присутствующих, останавливаясь на каждом и с удовлетворением отмечая, как стыдливо отводят глаза — похоже, мои догадки были верны.

— Вам что, больше заняться нечем? — строго спросил я.

И все тут же старательно засуетились, задвигали стульями, застучали тарелками.

Пару минут спустя в столовую зашла и Матрёна. Она скромненько прошла и села на своё место. Если бы не красные глаза, то и не видно было бы, что она вот только рыдала белугой.

Прасковья подала ужин — бигус, соленья, пирожки, копчёное мясо.

Все принялись старательно есть. Но по тому напряжению, которое витало в столовой, было понятно, что они вряд ли чувствовали вкус еды.

Наконец, Прасковья не выдержала и обратилась ко мне:

— Владимир Дмитриевич, не томите ради Рода! Как там у вас всё? Егор Каземирович рассказывал, что вы подрались с Полиночкой?

Я глянул на управляющего, и он сразу же принялся рассматривать пирожок, как будто это была самая интересная вещь на свете.

Моментально пришло понимание: если не успокою слуг, то они будут донимать меня взглядами, охами, перешёптываниями. А потому я сказал:

— Ни на ком я жениться не собираюсь. Так что…

Договорить что именно «так что», я не успел. Меня перебила Прасковья.

— А как же Полиночка? — растерянно спросила она.

И тут я взорвался.

— Вы вообще о чём? Какая такая женитьба? Я вот только родителей похоронил!

Похоже, моё напоминание о родителях возымело своё действие, и слуги примолкли.

Аппетит у меня испарился. Пробурчав: